— Заберёт по очереди… Только замучается Федя… — девочка с печалью во взгляде посмотрела на Швеца.

— Чего это? — удивлённо буркнул Фёдор.

— Ну-у-у… — протянула Антонина. — Стульев же много… Через весь класс… Углом…

— Каким углом? — не поняли парни.

— По над стеночкой же, — терпеливо принялась объяснять Тонечка Любочкина.

Пока ребята рассуждали, я заглянул в список, чтобы, так сказать, идентифицировать всех своих учеников. Любочкина, надо же… А что, Тонечке очень идет эта фамилия. Причем молчальницу отчего-то хочется называть не Тоня, не Антонина, а именно Тонечка.

— Да зачем, — возмутился Волков. — От двери до окна напрямки и соорудим!

— Нет, Тонечка права, — неожиданно Свирюгин. — Два окна, к каждому дойти, от угла до угла не получится.

— Так что, я пошёл? — спросил Фёдор. Похоже, парню надоели рассуждения, и он рвался в бой, видимо, хотел реабилитироваться после неудачной шутки.

Я оглядел ребят.

— Решили? Делаем?

— Делаем, — дружно ответил класс.

— А может лучше парты построить? — вдруг выдвинул рационализаторское предложение Санёк. — Ну а чего, быстрее будет и ширше.

— Шире, — тут же исправила Даша. — Бородин, ты хоть иногда используй голову.

— Чего? — не понял Саня.

— Того, — Светлова постучала указательным пальцем себя по лбу. — Головой думай. По-твоему, Федя тебе кто?

— Друг, — не раздумывая, ответил Бородин.

Девчонки захихикали.

— Это понятно. Фёдор не кран, чтобы в одиночку парты тягать, ясно тебе?

— Что? — Санёк задумался, когда же до него дошло, покачал головой и подтвердил. — Ну да, парты тяжёлые. Один не осилит. Тогда стулья надо ставить, — уверенно заявил Бородин.

— Молчи лучше, — велела Нина.

— Так что, я пошёл? — нетерпеливо дёрнул плечом Швец.

— Да иди уже. Ребята, строимся в шеренгу, стулья будем передавать друг другу, чтобы не толпиться возле двери и не мешать Фёдору, — строгим тоном распорядилась Дарья.

И работа закипела. Я оказался не у дел, меня как-то аккуратно оттеснили в сторону, не позволив встать в строй. Я наблюдал за своими учениками со светлой радостью. Чтобы там не ворчал Степан Григорьевич, а, похоже, класс мне достался хороший. Я бы даже сказал, замечательный.

По сути, вот это всё можно было и не делать. Я мог бы поинтересоваться у директора до которого часа будет открыта школа, занять свободный класс, и засесть в нём изучать личные дела ребят. А перед уходом зайти в наш кабинет, аккуратно пробраться и закрыть окна. Да, следы останутся. Но их можно закрасить уже после того, как основная площадь добротно высохнет, ничего страшного не случилось бы.

Но у меня сработал тонкий расчет: посмотреть на свой класс в деле, так сказать, чтобы получше узнать каждого. Увидеть, кто чем дышит, кто как себя ведёт в нестандартной ситуации, послушать, понаблюдать, предоставив парням и девочкам свободу действий.

В принципе, мои ожидания оправдывались. Ученики пусть немного, но раскрылись передо мной. Да и отношения в классе между ребятами считывались. Радовался же я тому, что классная руководительница Ольга Николаевна сумела за столько лет сдружить класс. Ребята фыркали, возмущались, огрызались, но никто не ушёл домой, обвинив девочек в непродуманности. Весь класс остался, чтобы решить проблему. Пусть и пустячную, но всё-таки…

После строительства дороги из стульев, после закрытия окон и уничтожения следов «преступления» с помощью закрашивания этих самых следов, мы дружно перетаскали на второй этаж парты из нашего класса, чтобы подготовить фронт работ на следующий день.

Потом решали, кто сможет прийти завтра в школу, чтобы занести столы в кабинет. Все парни трудились в родном колхозе, Девочки, включая Лену Верещагину, тоже. Вот только актриса наша всё лето помогала маме в библиотеке, чаще прогуливая, чем работая. Это выяснилось в процессе обсуждения планов на следующий день.

Оказывается, староста класса и летом оставалась старостой, вела учёт и прочий контроль. Так что от её строгого взгляда никто и ничто не могло укрыться. В результате короткого собрания постановили: или Лена вместе со всеми ребятами проходит трудовую практику в колхозе, где скажут. Или поступает в полное моё распоряжение и под контроль завхоза товарища Бороды.

Верещагина, не раздумывая, заявила, что она как все, в колхоз. На том и порешили.

Насчёт класса на завтра я дал отбой. Парни хотели прибежать в обеденный перерыв, чтобы расставить столы. Но, подумав, мы решили, что вряд ли краска успеет полностью высохнуть. И чтобы уж наверняка не поцарапать свежее покрытие, договорились собраться в пятницу в обед или вечером, и вместе дружно навести в классе полный порядок.

Даша Светлова обещала забежать и проинформировать меня, на какое время ребята и девочки сумеют договориться, чтобы их отпустили закончить классные дела. Да-да, именно так и сказала: проинформировать. Похоже, растёт в моём классе будущий партийный работник.

Разошлись мы глубоко после полудня. Точнее, я отпустил своих десятиклассников, сам же остался в школе, попросил у директора личные дела и принялся изучать характеристики. Честно говоря, чем больше читал, тем больше убеждался: придирается Степан Григорьевич к моим ученикам, не такие уж они хулиганы. Ну да ладно, с этим разберёмся.

— Егор Александрович, что-то вы засиделись, — заглянул ко мне Свиридов. — А ведь обещались сегодня в бухгалтерию заглянуть, — укоризненно покачал головой Юрий Ильич.

— Забыл, завтра с утра непременно зайду, — покаялся я.

— Как вам ребята? — полюбопытствовал директор.

— Хорошие, — искренне ответил я, не раздумывая.

— Хорошо, да, это хорошо, — пытливо вглядываясь в моё лицо, — кивнул Юрий Ильич. — Ступайте-ка вы домой, Егор Александрович, отдохните хорошенько, а завтра…ах да… завтра вы на встречу с Ольгой Николаевной, — вспомнил Свиридов.

— Я могу отложить, если нужно.

— Нет, нет, поезжайте, — не согласился Юрий Ильич. — Характеристик что? Бумажки. А Оленька Николаевна вам подробно всё обскажет, слабые места, сильные стороны… — улыбнулся директор. — Всё, до свидания, Егор Александрович!

— До свидания, — я поднялся, собрал папки с личными делами учеников, сдал их Свиридову и отправился домой.

А дома меня ждал сюрприз, о котором я совершенно позабыл в суматохе школьного дня.

Глава 22

— Чой-то ты припозднился, Егор Ляксандрыч, — посетовал Митрич, завидев меня возле калитки.

Я невольно вздохнул: если честно, совсем позабыл, что дядь Вася обещался заглянуть вечером в гости. Хотелось тишины и покоя, крепкого сладкого чая с баранками и посидеть на крыльце, наслаждаясь неторопливым вечером после импровизированного душа.

— Добрый вечер. Василий Дмитриевич, — поприветствовал я гостя.

Желудок вдруг заволновался, забурчал. По двору разливались умопомрачительные ароматы жареной рыбы. Я сглотнул и только сейчас сообразил, насколько голоден.

— Мой руки и к столу, — с довольной улыбкой проворчал Митрич и захлопотал у стола, нарезая пополам крупные блестящие помидоры и пупырчатые огурцы, укладывая перья зелёного лука.

Я кивнул и молча направился в дом, чтобы переодеться и вынести на улицу тазик с ковшиком. Обливаться я приноровился в саду возле старой искривлённой яблони. Как говорится, и ей хорошо, и меня с дороги никто не видит.

В доме скинул надоевший костюм, натянул спортивные штаны, прихватил чистую майку, мыльно-рыльные и потопал на задний двор. Минут через десять я сидел за столом и уплетал изумительно вкусную жареную рыбку, хрустя свежайшими огурчиками и роняя на тарелку сок от сочных помидоров.

— Ты кушай, кушай, — подзадоривал Митрич.

— Да вы сами почему не едите, Василь Дмитрич? — заметил я.

— Так я дома с бабкой… — поглядывая на меня сквозь прищур, заверил Митрич.

— Ну, нет, давайте-ка вместе ужинать, одному не годится, — покачала я головой. — А то и я тогда не буду.

— Ох, хитрец, — хмыкнул мужичок. — Так может того… этого? — дядь Вася подмигнул и показал чекушку с мутноватой жидкостью.